A fleeting glimpse.
Из дыры в развалинах донесся грохот камней, скрежет, затем из тьмы
вынырнули две руки, вцепившиеся в выщербленный край стены. Вслед за руками
появилась голова с белыми, припорошенными кирпичной пылью волосами, затем
бледное лицо и наконец рукоять меча, выступающая над плечом. Толпа шумела.
Белоголовый, горбатясь, вытащил из дыры удивительное существо - странное
тело, покрытое пылью, напитавшейся кровью. Держа существо за длинный ящерный
хвост, он молча бросил его к ногам тучного солтыса. Солтыс отскочил,
споткнувшись о валяющийся кусок стены и не сводя глаз с искривленного
птичьего клюва, перепончатых крыльев и серповидных когтей на чешуйчатых
лапах.
- Василиск, - произнес белоголовый, отряхивая брюки от пыли. - Как
договаривались. Извольте мои двести линтаров. Настоящих линтаров, не шибко
фальшивых! Предупреждаю - проверю.
Солтыс дрожащими руками извлек мешочек. Белоголовый осмотрелся, на
мгновение задержал взгляд на прыщавом, на валяющемся у его ног ноже, потом
перевел взгляд на мужчину в коричневой накидке, на девушек в рысьих шкурах.
- Как всегда, - сказал он, принимая кошель из дрожащих рук солтыса. –
Я для вас жизнью рискую ради паршивых денег, а вы тем временем подбираетесь
к моим вещичкам. Никогда, пропади вы пропадом, не изменитесь.
читать дальше- Встречаются и такие, - медленно проговорил Геральт, - что предпочитают
компанию прокаженных обществу ведьмака.
- Есть и такие, - засмеялся Три Галки, - которые предпочитают овец
девушкам. Что ж, им можно только посочувствовать. И тем и другим.
А что до цветов, то так принято классифицировать истинных драконов. Хоть это и не совсем точно. Зеленые драконы, самые распространенные, скорее серые, как обычные ослизги. У красных фактически красноватый или кирпичный цвет. Больших драконов темно-коричневого цвета принято называть черными. Самые редкие - белые драконы, мне такой никогда не встречался. Они держатся далеко на севере. Якобы.
Рядом, нежно касаясь струн лютни, полулежал худощавый
мужчина в надвинутой на глаза фантазийной шапочке сливового цвета,
украшенной серебряной пряжкой и длинным, нервно покачивающимся пером цапли.
Геральту были знакомы и эта шапочка, и это перо, известные от Буины до
Яруги в замках, молельнях, на постоялых дворах, в корчмах и борделях.
Особенно в борделях.
- Лютик!



- Борх по прозвищу Три Галки.
- Лютик, именуемый Несравненным. Некоторыми девушками.
- Двое добровольцев
отправились проверить, дышит ли еще отравленный гад, - местный могильщик и
здешний дурачок, зачатый чокнутой дочкой дровосека и ротой кнехтов,
проходивших через Голополье еще во времена правления воеводы Щукобоба.
- Ох, и заливаешь ты, Лютик!
- Не заливаю, а украшаю, а это разные вещи.
НИЧТОЖЕ. В заимствованном из церковно-славянского языка выражении: ничтоже сумняся или сумняшеся (книжн.) - употр. с шутливым или ироническим оттенком в знач.: ничуть не сомневаясь, нисколько не раздумывая, ни перед чем не останавливаясь. Толковый словарь Ушакова
СИРЕЧЬ - союзная частица (старин., теперь ирон.). А именно, то-есть, иными словами. Нашего государства основа суть два сословия: кормящее и служилое, сиречь - крестьянство и дворянство. А. Н. Толстой. Толковый словарь Ушакова
Наш мир пребывает в равновесии. Уничтожение, избиение
каких-либо существ, заселяющих этот мир, нарушает равновесие. А это, в свою
очередь, приближает гибель, гибель и конец того света, который мы знаем.
- Друидская теория, - отметил Геральт. - Знаком. Однажды мне ее изложил
один старый гиерофант, еще в Ривии. Спустя два дня после беседы его
разорвали на куски крысолаки. Нарушения равновесия не наблюдалось.
- Почему ты не завернешь?
Ведьмак какое-то время глядел на него.
- Ты действительно хочешь знать?
- Хочу, - сказал Три Галки, поворачиваясь к нему лицом.
- Я еду с ними, потому что я безвольная игрушка. Потому что я - пучок
пакли, гонимый ветром вдоль дорог. Куда, скажи мне, я должен ехать? И зачем?
Здесь, по крайней мере, собрались те, с кем есть о чем поговорить. Те, кто
не замолкают, когда я подхожу. Те, кто, даже не любя меня, говорят мне это
прямо в глаза, не кидают камни из-за заборов. Я еду с ними по той же
причине, по какой поехал с тобой в трактир плотогонов. Потому что мне все
равно. У меня нет места, куда я мог бы стремиться. У меня нет цели, которая
должна быть в конце пути.
Три Галки откашлялся.
- Цель есть в конце любого пути. Она есть у каждого. Даже у тебя, хоть
тебе и кажется, будто ты не такой, как все.
- Теперь я тебя спрошу.
- Спрашивай.
- А в конце твоего пути есть цель?
- Есть.
- Счастливец.
- Дело не в счастье, Геральт. Дело в том, во что ты веришь и чему отдаешь себя. В чем твое призвание. Никто не может знать об этом лучше, чем... Чем ведьмак.
- Я сегодня то и дело слышу о призвании, - вздохнул Геральт. - Призвание
Недамира - захватить Маллеору. Призвание Эйка из Денесле - защищать людей от
драконов. Доррегарай чувствует призвание к совершенно обратному, Йеннифэр,
учитывая определенные изменения в организме, не может исполнить своего
призвания и мечется из стороны в сторону. Черт побери, только рубайлы да
краснолюды не чувствуют никакого призвания, а просто хотят нахапать как
можно больше. Может, поэтому меня к ним так тянет?
- Не к ним тебя тянет, Геральт из Ривии. Я не слеп и не глух. Не при
звуке их имен ты схватился тогда за мешочек. Но кажется мне...
- Напрасно кажется, - беззлобно сказал ведьмак.
- Прости.
- Напрасно извиняешься.
Они сдержали лошадей в самое время, чтобы не налететь на резко
остановившуюся колонну лучников из Каингорна.
- Что случилось? - поднялся на стременах Геральт. - Почему остановились?
- Не знаю, - повернул голову Борх. Вэя с удивительно сосредоточенным
лицом быстро произнесла несколько слов.
- Поскачу в голову, - сказал ведьмак. - Узнаю.
- Останься.
- Почему?
Три Галки минуту помолчал, глядя в землю.
- Почему? - повторил Геральт.
- Поезжай, - бросил Борх. - Может, так-то оно и лучше.
- Что - лучше?
- Поезжай.
- Йен! Ты можешь нащупать опору? Ногами? Можешь что-нибудь сделать
ногами?
- Да, - простонала она. - Подрыгать...
Геральт глянул вниз на реку, кипящую меж острых камней, о которые бились
крутящиеся, немногочисленные бревна моста, на лошадь и труп в ярких одеждах
Каингорна. За камнями в изумрудной прозрачной пучине лениво двигались против
течения веретенообразные тела огромных форелей.
- Держишься, Йен?
- Еще... да...
- Подтянись. Надо найти опору.
- Не могу...
- Веревку! Дайте веревку! - кричал Лютик. - Вы что, сдурели? Ведь свалятся оба!
- Может, оно и к лучшему? - задумчиво проговорил невидимый Гилленстерн.
Мост затрещал, просел еще больше. Пальцы Геральта, стиснутые на рукояти,
начали неметь.
- Йен...
- Заткнись... и перестань верещать...
- Йен...
- Не называй меня так...
- Выдержишь?
- Нет, - холодно сказала чародейка. Она уже не боролась, просто висела у
него на спине мертвым, инертным грузом.
- Йен?
- Заткнись.
- Йен. Прости меня.
- Никогда.
- Благодарю вас, рыцарь, - сухо сказала Йеннифэр. - И ведьмак Геральт
также вас благодарит. Поблагодари его, Геральт.
- Да меня скорее удар хватит, - ведьмак обезоруживающе искренне вздохнул.
- За что же? Я мерзкий извращенец. А моя безобразная и лживая физиономия не
сулит никаких надежд на исправление. Рыцарь Эйк вытащил меня из пропасти
случайно, только потому, что я лихорадочно цеплялся за красивую даму. Виси я
там один, Эйк и пальцем бы не шевельнул.
:lol::lol::lol:
- Прошу прощения и благодарю, рыцарь из Денесле, - наклонил он голову. -
Благодарю всех присутствующих за мое непреднамеренное и поспешное спасение.
Я слышал, когда висел, как вы наперегонки рвались мне на помощь. Прошу всех
присутствующих простить меня. За исключением благородной Йеннифэр, которую я
благодарю, ни о чем не прося. Прощайте. Мерзость по собственной воле
покидает благородную компанию. Ибо вы у мерзости уже вот где сидите!
- Закрой хайло, - спокойно бросил Богольт, стирая пятнышко ржавчины с
нагрудника. - Заткни хайло, хам, не то я заткну тебе его так, что зубы в
горле застрянут.
Виллентретенмерт встал, взглянул на нее, и лицо у него посерьезнело.
- Прости за откровенность и прямолинейность, Йеннифэр. Это написано на
ваших лицах, мне даже нет нужды читать ваши мысли. Вы созданы друг для
друга, ты и ведьмак. Но ничего из этого не получится. Ничего. Мне жаль.
- Знаю. - Йеннифэр слегка побледнела. - Знаю, Виллентретенмерт. Но и я
хотела бы верить, что нет пределов возможному. Или хотя бы в то, что они еще очень далеки.
Он смотрел на ее губы, на их уголки, дрожащие в безотчетной улыбке. Он
хорошо знал эту улыбку, она всегда казалась ему скорее улыбкой триумфа,
нежели счастья. Он никогда не спрашивал ее об этом. Знал, что не ответит.
- У эльфов, - задумчиво шепнула чародейка, - есть легенда о Королеве
Зимы, которая во время бурана проносится по странам на санях, запряженных
белыми лошадьми. Королева разбрасывает кругом твердые, острые, маленькие
кристаллики льда, и беда тому, кому такая льдинка попадет в глаз или сердце.
Он - погиб. Ничто больше не в состоянии обрадовать его, все, что хоть
чуточку теплее снега, будет казаться ему некрасивым, отвратительным. Он
потеряет покой, забросит все, последует за Королевой, за своей мечтой и
любовью. Но... никогда не найдет ее и погибнет от тоски. Кажется, здесь, в
этом городе, в незапамятные времена случилось нечто подобное. Красивая
легенда, верно?
- Эльфы все ухитряются принарядить в красивые слова, - буркнул он сонно, водя губами по ее плечу. - Это вовсе не легенда, Йен. Это красивое описание отвратного явления, имя которому Дикий Гон, проклятие некоторых мест. Необъяснимое коллективное умопомрачение, заставляющее людей присоединяться к призрачному стаду, мчащемуся по небу. Мне доводилось видеть такое. Действительно, это часто случается зимой. Мне предлагали немалые деньги за то, чтобы я положил конец заразе, но я не взялся. Против Дикого Гона нет средств...
- Ведьмак, - шепнула она, целуя его в щеку. - В тебе нет ни крохи
романтики. А я... я люблю легенды эльфов, они такие красивые. Жаль, у людей
нет таких. Может, когда-нибудь появятся? Может, люди создадут их? Но о чем
могут говорить легенды людей? Кругом, куда ни глянь, серость и
неопределенность. Даже то, что начинается красиво, быстро кончается скукой и
обыденностью, заурядностью, тем человеческим ритуалом, тем тоскливым ритмом,
который именуется жизнью. Ах, Геральт, нелегко быть чародейкой в нашем мире,
но по сравнению с обычным человеческих существованием... Геральт? - Она
положила голову на его мерно вздымающуюся грудь. - Спи. Спи, ведьмак.
- Девяносто пять, чтоб тебя демоны и дьяволы...
- Согласен.
- Ну. - Гербольт широко улыбнулся. - С этим покончено. Ты всегда
торгуешься с таким блеском, ведьмак?
- Нет, - не улыбнулся Геральт. - Скорее - редко. Но хотел доставить вам
удовольствие, войт.
- И доставил, чтоб тебя чума... - захохотал Гербольт. - Эй, Перегрибок! А
ну гони сюда! Книгу давай и мешок и отсчитай мигом девяносто марок.
- Договорились же о девяноста пяти?
- А налог?
Ведьмак неслышно выругался.
- Ты приехал с черной ворожейкой, как там ее, забыл... Гунивер вроде бы.
:lol::lol::lol:
- Я же сказал, тороплюсь. Не стану терять времени на глупые раздумья.
И спорить не привык. Ибо спорит либо дурак, либо подлец. Первый - не
знает, а спорит, второй знает, но спорит. Но если тебе когда-нибудь взбредет
в голову помешать мне пройти по улочке, то добром советую, Цикада, сначала
подумай как следует.
- Чего ждешь? - крикнул чародей.
Геральт медленно поднял голову, некоторое время глядел на него, потом
развернулся на каблуках.
- Нет, Истредд, - сказал он тихо. - Прощай.
- Что это значит, черт побери?
- Истредд, - бросил Геральт через плечо, остановившись. - Не впутывай в
свои дела других. Если иначе не можешь, повесься в конюшне на вожжах.
- ...Ценишь ли ты честь, оказываемую тебе мною, мошенник?
- Ценю, - буркнул трактирщик, выходя из-за стойки. - Рад вас видеть,
господин певун. Вижу, ваше слово и взаправду не дым. Вы ведь обещали зайти
сразу же поутру и заплатить за вчерашнее. А я-то, это ж надо, подумал, вы
врете, как всегда. Я прям-таки сгораю со стыда.
- Совершенно напрасно сгораешь, добрый человек, - беспечно бросил
трубадур. - Потому как денег у меня нет. Поговорим об этом после.
- Никакой я не мимик, а допплер, и зовут меня Тельико Луннгревинк Леторт.
Сокращенно Пенсток. Друзья называют меня Дуду.
- Никогда не выпадает вторая оказия создать первое впечатление.
- Для меня, - размечтался Лютик, - матрац без девочки - не матрац. Он -
неполное счастье, а что есть неполное счастье?
Геральт глухо застонал, как всегда, когда на Лютика находила ночная
болтливость.
- Неполное счастье, - продолжал Лютик, вслушиваясь в собственный голос, -
это как... как прерванный поцелуй. Что скрипишь зубами, позволь спросить?
- До чего ж ты нуден, Лютик. Ничего, только матрацы, девочки, попки,
сиськи, неполное счастье и поцелуйчики, прерванные собаками, которых
науськивают на тебя родители невест. Что ж, видно, иначе ты не можешь.
Видимо, только фривольность - чтобы не сказать неразборчивый блуд -
позволяет вам слагать баллады, писать стихи и петь. Видимо, это - запиши!
- темная сторона таланта.
Он сказал слишком много и недостаточно холодно. И Лютик запросто и
безошибочно раскусил его.
- Так, - сказал он спокойно. - Эсси Давен по прозвищу Глазок. Прелестный глазок
Глазка остановился на ведьмаке и вызвал в душе ведьмака смятение. Ведьмак повел
себя по отношению к Глазку, как жак перед принцессой. И вместо того чтобы
винить себя, винит ее и ищет в ней темные стороны.
- Знаю, - сказал поэт.
- Ни хрена ты не знаешь, Лютик.
- Знаешь, в чем проблема, Геральт? Тебе кажется, будто ты иной. Ты
носишься со своей "инностью", с тем, что принимаешь за ненормальность. Ты со
своей "ненормальностью" нагло навязываешься всем, не понимая, что для
большинства трезво мыслящих людей ты самый нормальнейший в мире человек, и
дайте боги, чтобы все были такими нормальными. У тебя более быстрая реакция,
вертикальные зрачки? Ты видишь в темноте, как кошка? Разбираешься в чарах?
Тоже мне, великое дело! Я, дорогой мой, когда-то знал трактирщика, который
ухитрялся в течение десяти минут непрерывно пускать ветры, да так, что они
складывались в мелодию псалма: "О прииди, прииди, утренняя заря". И все же,
несмотря на необычный, как там ни говори, талант, трактирщик был самым
нормальным среди нормальных, была у него жена, дети и бабка, разбитая
параличом...
- ...Не ищи во мне тем для трогательных баллад о ведьмаке, разрываемом внутренними противоречиями.
Возможно, я и хотел бы, чтобы было так, но этого нет. Мои моральные дилеммы разрешают за меня кодекс и воспитание.
"К черту, - подумал он, - если Йеннифэр, когда она со мной, чувствует
себя как я сейчас, то я ей не завидую. И уже никогда не стану удивляться.
Никогда не буду ненавидеть ее... Никогда...
Потому что Йеннифэр, вероятно, чувствует то, что невозможно исполнить,
чувствует глубокую уверенность, что я обязан выполнить то, что выполнить
невозможно, еще невозможнее, чем связать Агловаля и Шъееназ. Уверенность,
что немного жертвенности тут недостаточно, что надо пожертвовать всем, да и
то неизвестно, достаточно ли этого. Нет, я не буду ненавидеть Йеннифэр за
то, что она не может и не хочет проявить хоть немного жертвенности. Теперь я
знаю, что немного жертвенности - это... очень много".
вынырнули две руки, вцепившиеся в выщербленный край стены. Вслед за руками
появилась голова с белыми, припорошенными кирпичной пылью волосами, затем
бледное лицо и наконец рукоять меча, выступающая над плечом. Толпа шумела.
Белоголовый, горбатясь, вытащил из дыры удивительное существо - странное
тело, покрытое пылью, напитавшейся кровью. Держа существо за длинный ящерный
хвост, он молча бросил его к ногам тучного солтыса. Солтыс отскочил,
споткнувшись о валяющийся кусок стены и не сводя глаз с искривленного
птичьего клюва, перепончатых крыльев и серповидных когтей на чешуйчатых
лапах.
- Василиск, - произнес белоголовый, отряхивая брюки от пыли. - Как
договаривались. Извольте мои двести линтаров. Настоящих линтаров, не шибко
фальшивых! Предупреждаю - проверю.
Солтыс дрожащими руками извлек мешочек. Белоголовый осмотрелся, на
мгновение задержал взгляд на прыщавом, на валяющемся у его ног ноже, потом
перевел взгляд на мужчину в коричневой накидке, на девушек в рысьих шкурах.
- Как всегда, - сказал он, принимая кошель из дрожащих рук солтыса. –
Я для вас жизнью рискую ради паршивых денег, а вы тем временем подбираетесь
к моим вещичкам. Никогда, пропади вы пропадом, не изменитесь.
читать дальше- Встречаются и такие, - медленно проговорил Геральт, - что предпочитают
компанию прокаженных обществу ведьмака.
- Есть и такие, - засмеялся Три Галки, - которые предпочитают овец
девушкам. Что ж, им можно только посочувствовать. И тем и другим.
А что до цветов, то так принято классифицировать истинных драконов. Хоть это и не совсем точно. Зеленые драконы, самые распространенные, скорее серые, как обычные ослизги. У красных фактически красноватый или кирпичный цвет. Больших драконов темно-коричневого цвета принято называть черными. Самые редкие - белые драконы, мне такой никогда не встречался. Они держатся далеко на севере. Якобы.
Рядом, нежно касаясь струн лютни, полулежал худощавый
мужчина в надвинутой на глаза фантазийной шапочке сливового цвета,
украшенной серебряной пряжкой и длинным, нервно покачивающимся пером цапли.
Геральту были знакомы и эта шапочка, и это перо, известные от Буины до
Яруги в замках, молельнях, на постоялых дворах, в корчмах и борделях.
Особенно в борделях.
- Лютик!



- Борх по прозвищу Три Галки.
- Лютик, именуемый Несравненным. Некоторыми девушками.
- Двое добровольцев
отправились проверить, дышит ли еще отравленный гад, - местный могильщик и
здешний дурачок, зачатый чокнутой дочкой дровосека и ротой кнехтов,
проходивших через Голополье еще во времена правления воеводы Щукобоба.
- Ох, и заливаешь ты, Лютик!
- Не заливаю, а украшаю, а это разные вещи.
НИЧТОЖЕ. В заимствованном из церковно-славянского языка выражении: ничтоже сумняся или сумняшеся (книжн.) - употр. с шутливым или ироническим оттенком в знач.: ничуть не сомневаясь, нисколько не раздумывая, ни перед чем не останавливаясь. Толковый словарь Ушакова
СИРЕЧЬ - союзная частица (старин., теперь ирон.). А именно, то-есть, иными словами. Нашего государства основа суть два сословия: кормящее и служилое, сиречь - крестьянство и дворянство. А. Н. Толстой. Толковый словарь Ушакова
Наш мир пребывает в равновесии. Уничтожение, избиение
каких-либо существ, заселяющих этот мир, нарушает равновесие. А это, в свою
очередь, приближает гибель, гибель и конец того света, который мы знаем.
- Друидская теория, - отметил Геральт. - Знаком. Однажды мне ее изложил
один старый гиерофант, еще в Ривии. Спустя два дня после беседы его
разорвали на куски крысолаки. Нарушения равновесия не наблюдалось.
- Почему ты не завернешь?
Ведьмак какое-то время глядел на него.
- Ты действительно хочешь знать?
- Хочу, - сказал Три Галки, поворачиваясь к нему лицом.
- Я еду с ними, потому что я безвольная игрушка. Потому что я - пучок
пакли, гонимый ветром вдоль дорог. Куда, скажи мне, я должен ехать? И зачем?
Здесь, по крайней мере, собрались те, с кем есть о чем поговорить. Те, кто
не замолкают, когда я подхожу. Те, кто, даже не любя меня, говорят мне это
прямо в глаза, не кидают камни из-за заборов. Я еду с ними по той же
причине, по какой поехал с тобой в трактир плотогонов. Потому что мне все
равно. У меня нет места, куда я мог бы стремиться. У меня нет цели, которая
должна быть в конце пути.
Три Галки откашлялся.
- Цель есть в конце любого пути. Она есть у каждого. Даже у тебя, хоть
тебе и кажется, будто ты не такой, как все.
- Теперь я тебя спрошу.
- Спрашивай.
- А в конце твоего пути есть цель?
- Есть.
- Счастливец.
- Дело не в счастье, Геральт. Дело в том, во что ты веришь и чему отдаешь себя. В чем твое призвание. Никто не может знать об этом лучше, чем... Чем ведьмак.
- Я сегодня то и дело слышу о призвании, - вздохнул Геральт. - Призвание
Недамира - захватить Маллеору. Призвание Эйка из Денесле - защищать людей от
драконов. Доррегарай чувствует призвание к совершенно обратному, Йеннифэр,
учитывая определенные изменения в организме, не может исполнить своего
призвания и мечется из стороны в сторону. Черт побери, только рубайлы да
краснолюды не чувствуют никакого призвания, а просто хотят нахапать как
можно больше. Может, поэтому меня к ним так тянет?
- Не к ним тебя тянет, Геральт из Ривии. Я не слеп и не глух. Не при
звуке их имен ты схватился тогда за мешочек. Но кажется мне...
- Напрасно кажется, - беззлобно сказал ведьмак.
- Прости.
- Напрасно извиняешься.
Они сдержали лошадей в самое время, чтобы не налететь на резко
остановившуюся колонну лучников из Каингорна.
- Что случилось? - поднялся на стременах Геральт. - Почему остановились?
- Не знаю, - повернул голову Борх. Вэя с удивительно сосредоточенным
лицом быстро произнесла несколько слов.
- Поскачу в голову, - сказал ведьмак. - Узнаю.
- Останься.
- Почему?
Три Галки минуту помолчал, глядя в землю.
- Почему? - повторил Геральт.
- Поезжай, - бросил Борх. - Может, так-то оно и лучше.
- Что - лучше?
- Поезжай.
- Йен! Ты можешь нащупать опору? Ногами? Можешь что-нибудь сделать
ногами?
- Да, - простонала она. - Подрыгать...
Геральт глянул вниз на реку, кипящую меж острых камней, о которые бились
крутящиеся, немногочисленные бревна моста, на лошадь и труп в ярких одеждах
Каингорна. За камнями в изумрудной прозрачной пучине лениво двигались против
течения веретенообразные тела огромных форелей.
- Держишься, Йен?
- Еще... да...
- Подтянись. Надо найти опору.
- Не могу...
- Веревку! Дайте веревку! - кричал Лютик. - Вы что, сдурели? Ведь свалятся оба!
- Может, оно и к лучшему? - задумчиво проговорил невидимый Гилленстерн.
Мост затрещал, просел еще больше. Пальцы Геральта, стиснутые на рукояти,
начали неметь.
- Йен...
- Заткнись... и перестань верещать...
- Йен...
- Не называй меня так...
- Выдержишь?
- Нет, - холодно сказала чародейка. Она уже не боролась, просто висела у
него на спине мертвым, инертным грузом.
- Йен?
- Заткнись.
- Йен. Прости меня.
- Никогда.
- Благодарю вас, рыцарь, - сухо сказала Йеннифэр. - И ведьмак Геральт
также вас благодарит. Поблагодари его, Геральт.
- Да меня скорее удар хватит, - ведьмак обезоруживающе искренне вздохнул.
- За что же? Я мерзкий извращенец. А моя безобразная и лживая физиономия не
сулит никаких надежд на исправление. Рыцарь Эйк вытащил меня из пропасти
случайно, только потому, что я лихорадочно цеплялся за красивую даму. Виси я
там один, Эйк и пальцем бы не шевельнул.
:lol::lol::lol:
- Прошу прощения и благодарю, рыцарь из Денесле, - наклонил он голову. -
Благодарю всех присутствующих за мое непреднамеренное и поспешное спасение.
Я слышал, когда висел, как вы наперегонки рвались мне на помощь. Прошу всех
присутствующих простить меня. За исключением благородной Йеннифэр, которую я
благодарю, ни о чем не прося. Прощайте. Мерзость по собственной воле
покидает благородную компанию. Ибо вы у мерзости уже вот где сидите!
- Закрой хайло, - спокойно бросил Богольт, стирая пятнышко ржавчины с
нагрудника. - Заткни хайло, хам, не то я заткну тебе его так, что зубы в
горле застрянут.
Виллентретенмерт встал, взглянул на нее, и лицо у него посерьезнело.
- Прости за откровенность и прямолинейность, Йеннифэр. Это написано на
ваших лицах, мне даже нет нужды читать ваши мысли. Вы созданы друг для
друга, ты и ведьмак. Но ничего из этого не получится. Ничего. Мне жаль.
- Знаю. - Йеннифэр слегка побледнела. - Знаю, Виллентретенмерт. Но и я
хотела бы верить, что нет пределов возможному. Или хотя бы в то, что они еще очень далеки.
Он смотрел на ее губы, на их уголки, дрожащие в безотчетной улыбке. Он
хорошо знал эту улыбку, она всегда казалась ему скорее улыбкой триумфа,
нежели счастья. Он никогда не спрашивал ее об этом. Знал, что не ответит.
- У эльфов, - задумчиво шепнула чародейка, - есть легенда о Королеве
Зимы, которая во время бурана проносится по странам на санях, запряженных
белыми лошадьми. Королева разбрасывает кругом твердые, острые, маленькие
кристаллики льда, и беда тому, кому такая льдинка попадет в глаз или сердце.
Он - погиб. Ничто больше не в состоянии обрадовать его, все, что хоть
чуточку теплее снега, будет казаться ему некрасивым, отвратительным. Он
потеряет покой, забросит все, последует за Королевой, за своей мечтой и
любовью. Но... никогда не найдет ее и погибнет от тоски. Кажется, здесь, в
этом городе, в незапамятные времена случилось нечто подобное. Красивая
легенда, верно?
- Эльфы все ухитряются принарядить в красивые слова, - буркнул он сонно, водя губами по ее плечу. - Это вовсе не легенда, Йен. Это красивое описание отвратного явления, имя которому Дикий Гон, проклятие некоторых мест. Необъяснимое коллективное умопомрачение, заставляющее людей присоединяться к призрачному стаду, мчащемуся по небу. Мне доводилось видеть такое. Действительно, это часто случается зимой. Мне предлагали немалые деньги за то, чтобы я положил конец заразе, но я не взялся. Против Дикого Гона нет средств...
- Ведьмак, - шепнула она, целуя его в щеку. - В тебе нет ни крохи
романтики. А я... я люблю легенды эльфов, они такие красивые. Жаль, у людей
нет таких. Может, когда-нибудь появятся? Может, люди создадут их? Но о чем
могут говорить легенды людей? Кругом, куда ни глянь, серость и
неопределенность. Даже то, что начинается красиво, быстро кончается скукой и
обыденностью, заурядностью, тем человеческим ритуалом, тем тоскливым ритмом,
который именуется жизнью. Ах, Геральт, нелегко быть чародейкой в нашем мире,
но по сравнению с обычным человеческих существованием... Геральт? - Она
положила голову на его мерно вздымающуюся грудь. - Спи. Спи, ведьмак.
- Девяносто пять, чтоб тебя демоны и дьяволы...
- Согласен.
- Ну. - Гербольт широко улыбнулся. - С этим покончено. Ты всегда
торгуешься с таким блеском, ведьмак?
- Нет, - не улыбнулся Геральт. - Скорее - редко. Но хотел доставить вам
удовольствие, войт.
- И доставил, чтоб тебя чума... - захохотал Гербольт. - Эй, Перегрибок! А
ну гони сюда! Книгу давай и мешок и отсчитай мигом девяносто марок.
- Договорились же о девяноста пяти?
- А налог?
Ведьмак неслышно выругался.
- Ты приехал с черной ворожейкой, как там ее, забыл... Гунивер вроде бы.
:lol::lol::lol:
- Я же сказал, тороплюсь. Не стану терять времени на глупые раздумья.
И спорить не привык. Ибо спорит либо дурак, либо подлец. Первый - не
знает, а спорит, второй знает, но спорит. Но если тебе когда-нибудь взбредет
в голову помешать мне пройти по улочке, то добром советую, Цикада, сначала
подумай как следует.
- Чего ждешь? - крикнул чародей.
Геральт медленно поднял голову, некоторое время глядел на него, потом
развернулся на каблуках.
- Нет, Истредд, - сказал он тихо. - Прощай.
- Что это значит, черт побери?
- Истредд, - бросил Геральт через плечо, остановившись. - Не впутывай в
свои дела других. Если иначе не можешь, повесься в конюшне на вожжах.
- ...Ценишь ли ты честь, оказываемую тебе мною, мошенник?
- Ценю, - буркнул трактирщик, выходя из-за стойки. - Рад вас видеть,
господин певун. Вижу, ваше слово и взаправду не дым. Вы ведь обещали зайти
сразу же поутру и заплатить за вчерашнее. А я-то, это ж надо, подумал, вы
врете, как всегда. Я прям-таки сгораю со стыда.
- Совершенно напрасно сгораешь, добрый человек, - беспечно бросил
трубадур. - Потому как денег у меня нет. Поговорим об этом после.
- Никакой я не мимик, а допплер, и зовут меня Тельико Луннгревинк Леторт.
Сокращенно Пенсток. Друзья называют меня Дуду.
- Никогда не выпадает вторая оказия создать первое впечатление.
- Для меня, - размечтался Лютик, - матрац без девочки - не матрац. Он -
неполное счастье, а что есть неполное счастье?
Геральт глухо застонал, как всегда, когда на Лютика находила ночная
болтливость.
- Неполное счастье, - продолжал Лютик, вслушиваясь в собственный голос, -
это как... как прерванный поцелуй. Что скрипишь зубами, позволь спросить?
- До чего ж ты нуден, Лютик. Ничего, только матрацы, девочки, попки,
сиськи, неполное счастье и поцелуйчики, прерванные собаками, которых
науськивают на тебя родители невест. Что ж, видно, иначе ты не можешь.
Видимо, только фривольность - чтобы не сказать неразборчивый блуд -
позволяет вам слагать баллады, писать стихи и петь. Видимо, это - запиши!
- темная сторона таланта.
Он сказал слишком много и недостаточно холодно. И Лютик запросто и
безошибочно раскусил его.
- Так, - сказал он спокойно. - Эсси Давен по прозвищу Глазок. Прелестный глазок
Глазка остановился на ведьмаке и вызвал в душе ведьмака смятение. Ведьмак повел
себя по отношению к Глазку, как жак перед принцессой. И вместо того чтобы
винить себя, винит ее и ищет в ней темные стороны.
- Знаю, - сказал поэт.
- Ни хрена ты не знаешь, Лютик.
- Знаешь, в чем проблема, Геральт? Тебе кажется, будто ты иной. Ты
носишься со своей "инностью", с тем, что принимаешь за ненормальность. Ты со
своей "ненормальностью" нагло навязываешься всем, не понимая, что для
большинства трезво мыслящих людей ты самый нормальнейший в мире человек, и
дайте боги, чтобы все были такими нормальными. У тебя более быстрая реакция,
вертикальные зрачки? Ты видишь в темноте, как кошка? Разбираешься в чарах?
Тоже мне, великое дело! Я, дорогой мой, когда-то знал трактирщика, который
ухитрялся в течение десяти минут непрерывно пускать ветры, да так, что они
складывались в мелодию псалма: "О прииди, прииди, утренняя заря". И все же,
несмотря на необычный, как там ни говори, талант, трактирщик был самым
нормальным среди нормальных, была у него жена, дети и бабка, разбитая
параличом...
- ...Не ищи во мне тем для трогательных баллад о ведьмаке, разрываемом внутренними противоречиями.
Возможно, я и хотел бы, чтобы было так, но этого нет. Мои моральные дилеммы разрешают за меня кодекс и воспитание.
"К черту, - подумал он, - если Йеннифэр, когда она со мной, чувствует
себя как я сейчас, то я ей не завидую. И уже никогда не стану удивляться.
Никогда не буду ненавидеть ее... Никогда...
Потому что Йеннифэр, вероятно, чувствует то, что невозможно исполнить,
чувствует глубокую уверенность, что я обязан выполнить то, что выполнить
невозможно, еще невозможнее, чем связать Агловаля и Шъееназ. Уверенность,
что немного жертвенности тут недостаточно, что надо пожертвовать всем, да и
то неизвестно, достаточно ли этого. Нет, я не буду ненавидеть Йеннифэр за
то, что она не может и не хочет проявить хоть немного жертвенности. Теперь я
знаю, что немного жертвенности - это... очень много".